Надо было увидеть его реакцию! Человек очень деликатный, выйдя из себя, он впервые позволил себе ненормативную лексику. Оказывается, задача, притом, не из легких, была из программы четвертого курса математического факультета. Я немедленно поехал в университет. Только у восемнадцати экзаменующихся были тройки. У остальных - пять и четыре. На письменной математике только девять человек удостоились отличной оценки, в том числе и сын, а на устной он оказался среди немногих самых худших.
У ректора был не приемный день, но хуже, его вообще не оказалось в университете. С невероятным трудом я пробился к декану физического факультета. Он стал извиняться, говоря, что вышла накладка, что ректор ему действительно велел проследить, но он, мол, был вынужден поехать на строительство нового корпуса и не успел вернуться в университет к тому времени, когда экзаменовали сына. Но, мол, ничего трагического не произошло. Двенадцать, кажется, будет проходным баллом, и, если сын не завалит экзамена по украинской литературе, то он, вероятно, поступит в университет. Воевать было не с кем. Мои удары погружались в вату. Декан даже проглотил мои слова о том, что сын по закону должен сдавать не украинскую, а русскую литературу, но и украинскую он знает по меньшей мере значительно лучше украинца декана.
Экзамен по украинской литературе прошел без приключений. До сегодня мне не известно, с ведома ли ректора был поставлен спектакль на экзамене по устной математике.
21 августа 1971 года в списке поступивших на физический факультет значился сын - единственный еврей среди абитуриентов этого года.
В СССР любят все сравнивать с 1913 годом - и сколько чугуна и стали, и сколько газет, и даже сколько насекомых на душу населения. Ну что ж, давайте и мы сравним.
До 1913 года в Киевском университете святого Владимира существовала процентная норма для евреев. Интересно, что хитроумные жиды умудрялись каким-то образом превысить, перешагнуть через границу пяти процентов, установленных для них самым реакционным царским правительством.
В 1971 году в том же Киевском университете, но уже ордена Ленина и имени Шевченко, о процентной норме никто не говорил. Да и какие нормы могут быть в самом демократическом государстве, где все национальности равны, в государстве, которое служит образцом для всех угнетенных народов мира. Так вот, в 1971 году на юридический, международный, исторический, филологический и биологический факультеты не приняли ни одного еврея. На физический факультет приняли одного.
Вместе с женой мы поздравили этого еврея с поступлением. Он очень сдержанно поблагодарил нас и вдруг сказал:
- Я вас очень люблю. Сейчас мне еще трудно представить себе жизнь без вас. Но в тот же день, когда я закончу университет, немедленно подам заявление на выезд в Израиль. А вы - как знаете.
Эта фраза явно омрачила праздничное настроение жены и наполнила мое сердце гордостью за сына.
Слово свое он сдержал буквально. На следующий день после получения диплома, сын, вместе с нами, отнес в ОВИР вызов из Израиля. Был сделан первый и самый важный шаг по пути в страну, где нет ни тайной, ни явной процентной нормы для евреев.
Наш курс полюбили профессора и преподаватели. Спустя годы, вспоминая наш курс, они не скрывали восторга. Следует ли удивляться тому, что один из студентов этого курса, я тоже говорю о нашем курсе с любовью. Но, вероятно, было бы странно, если описать всех моих однокурсников можно было одной розовой краской.
Даже при создании произведения с вымышленным сюжетом происходят странные события. Ты придумал героя, который должен вести себя определённым, задуманным тобой образом. А он, негодник, не подчиняясь автору, ведёт себя так, как сам считает нужным. Это же просто безобразие. Но ничего поделать с этим невозможно.
Что уж говорить об описании действительного персонажа. Хорошо, скажет читатель, так зачем ты, автор, притащил его, отрицательного, в свою книгу? Вопрос, конечно, правомерный. Но в студенческую пору, ещё до того как я узнал о недостойном в биографии своего будущего героя, на курсе общался с безусловно талантливым студентом. Он реализовал себя. Он стал выдающимся в своей специальности. Статистику курса он украшает безусловно.
В студенческую пору я ничего не знал о его увлечении филателией. А, может быть, оно вообще началось, когда он стал кандидатом, или даже доктором медицинских наук? Не знаю. Короче, речь идёт уже не общении с профессором, а Филателистом.
Приезд в Киев был неожиданным и очень важным. До Филателиста дошли слухи о предстоящей эмиграции в Израиль его бывшего однокурсника. Уезжали не только из Киева. Уезжали из его родной Москвы. Но именно однокурснику можно было доверить это жизненно важное мероприятие. Однокурсник простодушен до наивности и абсолютно честен. Нет сомнений, именно с его бескорыстной помощью удастся осуществить эту многоходовую комбинацию. Ему можно доверить любые сокровища.
Однокурсник тоже собирал марки. Конечно, его нельзя было причислить к серьёзным филателистам. Так, дилетант, любитель. С точки зрения Филателиста, даже не начинающий.
Филателист решил переправить за границу некоторую часть своей бесценной коллекции. За ней должны последовать другие части. Сделать это легально? Абсурд! Ни малейшей возможности! Даже если бы такую коллекцию не прировняли к художественной ценности, пошлина была бы умопомрачительной. Она выражалась бы в астрономических цифрах. Вручить драгоценные марки случайному человеку - просто безумие. Не безумие - клинический идиотизм. Кроме того, для осуществления плана нужен филателист. Хоть какой-нибудь. Формально числящийся. И чем хуже, тем лучше.