Рассказы и стихи [публикации 2013 – 2017 годов] - Страница 52

Борис родился в 1926 году. И не в Советском Союзе, а в Румынии, в бессарабском местечке Секуряны. В пятнадцатилетнем возрасте он к счастью попал в колонну, не уведенную румынами на расстрел, а в концентрационный лагерь. Но и здесь, оказывается, расстреливали. Борису удалось выбраться из расстрельной ямы. Всё это мне стало известно от его землячки уже много лет спустя, уже в Израиле. На курсе об этом не говорили. Надо полагать, не знали. Из Бориса вытянуть сведения было немыслимо. Не исключено, что именно расстрельная яма, что годы румынской оккупации замкнули его рот, сформировали характер максимально замкнутого, я бы сказал, патологически замкнутого человека,

В Израиле тогда же узнал, что в Секурянах в школе Борис был самым лучшим учеником, особенно в математике. Учителя считали его гением. Много лет спустя, уже имея некоторое представление о биографии Бориса, я понял, как он мог оказаться на нашем курсе, то есть, как он мог поступить в институт в 1946 году. Ведь пятнадцатилетнему мальчику до окончания школы предстояло учиться ещё три года. Именно те три года, которые он находился в оккупации.

Так называемая Транснистрия была освобождена Красной армией весной 1944 года. Мальчик с такими способностями, о которых мне потом рассказали, в течение двух лет мог окончить среднюю школу. Хоть такое и необычно. Но это всё не достоверные сведения, а только предположения.

На пятом курсе, уже перед самым распределением, уже с уважением относясь к нему по причине, о которой вы сейчас узнаете, от студентов его группы, узнал, что Борис невероятно замкнут, что друзей у него среди однокурсников нет. А есть ли вне института, никто не знал. И никто не знал причины его замкнутости.

Говорили, что программу медицинского института он просто отбывает, чтобы, окончив институт, получить диплом, стать не врачом, не лечебником, а микробиологом. Вероятно, именно для этого он поступил в медицинский институт. К микробиологии он относится действительно фанатически.

В ту пору за свое сенсационное открытие в биологии Сталинской премии первой степени был удостоен микробиолог Бошян. Кроме фамилии, мы о нём ничего не знали. Но одна принадлежность к банде академика Лысенко делала его неуязвимым для научной критики. А тут еще Сталинская премия!

И вдруг зимой 1950 года (!!!) мы, студенты 5-го курса, читаем объявление о том, что на открытом учёном совете института будет сделан доклад заведующего кафедрой микробиологии профессора Калины и Бориса, студента нашего курса, критикующих так называемую теорию Бошяна. А ведь это критика Сталинской премии! Вы понимаете? Сталинской!

С военной поры я считал мужество высочайшим достоинством. Но в течение этих пяти послевоенных лет убедился в том, что гражданское мужество несравненно труднее и значительно реже встречается. На собственном опыте, будучи первокурсником, убедился в том, чего стоила незначительная попытка высказать собственное мнение об эволюции. Пустячок, даже ни малейшего намёка на антисоветчину, но как мне заткнули рот!

А тут не пустяк, критика выразителя коммунистической идеологии, Сталинского лауреата, за которую запросто могут приписать антисоветскую деятельность с последующим наказанием! Каким мужеством должен обладать Борис, чтобы пойти на такое! Надо ли объяснять реакцию на это студента, для которого мужество вершина человеческих достоинств? Нет, пожалуй, на такое я не смог бы пойти!

За три года до этого Борис пришел к профессору Калине и сказал, что хочет стать микробиологом. Всем было известно, как трудно сдать экзамен по микробиологии. К тому же у профессора были серьезные основания для подозрительности. Решив, что это очередной трюк студента, профессор заявил: на кафедре не существует никаких научных кружков и прочего очковтирательства. Вот сдадите микробиологию, тогда и приходите.

На это Борис ответил, что уже сейчас, не ожидая экзаменационной сессии, может сдать экзамен. Профессор посмотрел на него с недоверием, но, все же, буквально превозмогая себя, предложил компромисс. Ну, что ж, если у студента такая тяга, он может в свободное время приходить на кафедру.

В течение трех месяцев Борис мыл пробирки, убирал клетки с морскими свинками и выполнял на кафедре другую грязную работу. Профессор, казалось, не обращал на него никакого внимания, а в действительности тщательно наблюдал, испытывая терпение этого странного студента. Наконец, убедившись в том, что у Бориса действительно серьезные намерения, профессор предложил ему тему научной работы. Борис деликатно отказался.

Оказывается, у студента уже была идея. Именно для осуществления этой идеи Борис пришёл к профессору Калине. К концу третьего курса студент сделал то, над чем безуспешно бились многие исследователи с немалым опытом. По весомости это была хорошая кандидатская диссертация.

И вот сейчас профессор и студент на ученом совете докладывают уже совместную работу, критикующую лысенковца, да еще лауреата Сталинской премии. Только имеющие представление о том страшном времени, только знающие об уничтожении Лысенко советской генетики и даже выдающихся генетиков, разумеется, под покровительством самого Сталина, могут понять, какое мужество в дополнение к научной безупречности было необходимо для такого доклада.

Стоит привести полностью первые фразы, произнесенные профессором Калиной, потому что, помимо всего прочего, они для нас, для студентов имели большое воспитательное значение. Смысл этих фраз стоило бы взять на вооружение руководителям научных работ. «Настоящее исследование выполнено Борисом Фихтманом и мною. Во время экспериментов и обсуждения результатов не было ни руководителя, ни руководимого. Были два равноправных соавтора. Все, что делалось одним из нас, тщательно проверялось другим. Я начинаю доклад изложением теоретической предпосылки, а практическую часть доложит соавтор. С равным успехом мы могли бы поменяться местами».